Когда я слышу эмоциональную критику российских властей, мне почему-то вспоминается русская история начала 20-го века. Что мы помним из лет, предшествовавших 1917 году? Ведущий лейтмотив общественных настроений запечатленных в источниках того времени – это ненависть к императору Николаю II. Но посмотрите, как ныне русские молятся перед иконами царя тогда же ставшего святым страстотерпцем, и неотступной станет простая мысль: нашим людям угодить невозможно. То ненавидим вождей, то молимся им! Наверное, страстное желание идеала или мечта о справедливости порождает непримиримость к любому отступлению от них. Мы, русские, во многом живем мечтами, меряя ими реальность, негодуя на непохожесть плохой реальности на хорошие мечты.
Коррупция обсуждается и осуждается. Но опять же, вспоминая предысторию 1917 года, нельзя не отметить, что тема злоупотреблений была ведущей в обществе того времени. Известно, чем заплатила страна за ненависть к царским коррупционерам. А ведь при той коррупции население росло по 50 миллионов за двадцатилетие! Люди не плодятся, если у них нет надежды. Вымирающему русскому этносу сегодня это хорошо известно. За процветание страны тогда разумно было бы платить переживанием и разумным преодолением неизбежного социального зла. Но, как известно, жажда идеальной справедливости рвет все ограничители здравого смысла. Нет переводу шептунам, настраивающим нас «чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать».
Кто-то скажет, что при коммунистах не было коррупции! Была, но менее заметная! Ее скрывали информационные табу и общий для всех низкий уровень потребления. Яхты не купить и свыше разрешенных 60 квадратных метров дом не построить. Иначе откуда бы за минуты истории коммунистическая страна превратилось в общество либеральных коррупционеров.
О нарушениях демократии вопиют и стенают! Но в тысячелетней истории России нет примеров, когда бы страну сохраняли посредством парламентских дебатов. В истории других стран такие примеры вероятно были. Но мы-то живем, как принято говорить, в «этой» стране. Чем платили Великие князья своим боярам, чем оплачивал опричников Иван Грозный? Землями. Чем Петр I оплатил Александру Меньшикову верность и решение государственных задач? Титулом графа, землями. Чем графу Орлову оплатила верность Екатерина II? Громадным имением. Кем был Пьер Безухов? Сыном чиновника екатерининских времен, владевшим большим состоянием. Кем был Гринев из пушкинской «Капитанской дочки»? Сыном офицера, за службу царю имевшего свою деревеньку. Кем был в прошлой жизни Прохоров? Сыном крупного чиновника из МИДа. Кем был в прошлой жизни Путин? Старшим офицером внешней разведки, что по табелю рангов того времени, на уровне общевойскового генерала.
Как можно резко устраивать страну исключительно на основе демократических дебатов, если такая культура в ней не приживалась веками? Что можно получить у нас из права говорить, что вздумается, кроме права творить, что вздумается. Конечно, традиции самоуправления в России богатые. Но они общинные. Община же это как бы большая семья. У нее не конкурентная суть. Матрица общины действует в нашем сознании и в нашей жизни, в том числе общественной и государственной. Главное в ней – согласие или, говоря не по-русски, – консенсус. Все понимают, что в реальной жизни общества консенсус или всеобщее согласие с управленческими решениями возможны только при жесткой вертикали власти.
Чего же мы хотим? Мечтать и ломать реальность столь непохожую на мечты о красивой конкуренции, где всегда побеждают лучшие и, конечно, ради общего блага? Есть еще мечты о высокоинтеллектуальных парламентских дебатах, не прикрывающих лоббирование и распилы, или мечты об изящном свободном быте в котором нет угнетающих пут личных обязательств.
Святым страстотерпцем царем Николаем была устраиваема сложная и великая страна, в державной стройке которой он отказался перешагнуть порог деспотизма, отпустив народ как блудное дитя, возрасти духовно до взрослости и понимания пределов своих сил, по тем временам немереных.
Достигнув совершенства в семейном строительстве, взрастив семью, все члены которой сподоблены стать святыми (а это единственный случай в мировой истории) царь понимал, что невозможны одновременно и его семейная гармония, и деспотическое правление страной.
Иными словами, за деспотизм во власти надо платить утратой совершенства личной жизни, как это видно из примеров жизни деспотов, несчастных в своем частном мире.
Одна из тайн жизни в том, что каждый приходит в этот мир одиноким и также из него уходит. На суде Божьем душа отвечает за одну себя. Не за достижение целей, а за себя. Наверно деспотам, достигшим каких-то земных побед, оправдаться на том суде невозможно.
Как многодетному родителю мне понятен труд строительства семьи. Как свидетель по жизни и профессии множества семейных драм думаю, что русское общество, построенное по матрице семьи, обречено на соответствующие кризисы конкуренции, обид и противоречий, но не может, обладая культурой консенсуса, за историческое мгновение привить себе одновременно и культуру конкуренции, разве что в некоем своеобразном, усеченном виде. Кто-то скажет, что это удалось западным народам. Но мы не запад. И нам это не удалось. (И еще неизвестно кому повезло). Без согласия, основанного на единой воле нам не быть. Такова реальность.
Намаявшись как блудное дитя русский народ вот-вот, в исторические «часы» или «дни» примет решение вернуться в дом отца своего. Еще пожует рожков со свиньями, да и то если дадут («И он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему» Лк.15.16), и вспомнит, как жилось ему под защитой отца самодержца.
Из возраста мечтательности и доверчивого подражания мы медленно растем в возраст прагматичного делания и здравого смысла, в котором придется учитывать, что всегдашняя наша русская неустроенность непреодолима. Потому что это признак жизненной силы, не принимающей окончательной формы. Потому что окончательная форма означает невозможность восстания из пепла… Потому что окончательная форма – это начало конца истории.
Не к лицу узнавшей пределы своих сил, повзрослевшей Руси мечтать о будущем. Лучше ради него жить. Здесь и сейчас
